"«Ищите в каждом лучшие стороны».

Этот прекрасный совет я как-то получил от Джона Снодди, моего героя в компании Диснея. Я был поражен тем, как он это делает. «Если подождать достаточно долго, - сказал он, - то люди поразят вас и произведут на вас впечатление».

Он был совершенно прав. Если вы раздражены и озлоблены из-за каких-то промахов окружающих, то все это зачастую вызвано тем, что вы не дали им достаточно времени.

Джон говорил мне, что порой приходится запастись немалым терпением. Иногда приходится ждать годами. «Но, в конце концов, люди покажут вам свою лучшую сторону. Почти у каждого есть хорошая сторона. Просто нужно ждать. И вы дождетесь»".

(с) Рэнди Пауш «Последняя лекция» (перевод с англ. Т.О. Новиковой)

@темы: Цитаты

---

На станции Белорусская, там, где висят указатели станций, молочную стенную дверь украшает решетка из колец. Темный металл собран стык в стык. Кольчугой.

защищаться?

Но от чего ей, станции, защищаться?

Набережная изгибается вдоль реки, а затем выстраивается в линию, бесконечную, до горизонта. Истершееся, выцветшее, выщербленное полотно ее вторит гранитным берегам, матово поблескивают редкие отполированные камни - рыжеватыми змеиными чешуйками.


Между прогулочными асфальтовыми дорожками нет ни цветов, ни травы. Деревья под стволы засыпаны гранитной крошкой. Она скрипит под ногами, как сахар на зубах.

На просторную площадку завезен песок. Большая часть его закована в скульптуры. Издалека они напоминают шахматные фигуры, и люди тянутся к ним, а завидев вблизи, разочарованно уходят. Вот царствующий лев подернулся морщинами трещин, а вот в лодке у деда Мазая остались только заяц и отчего-то – кот. Влага испарилась почти со всех, они осыпаются, опадают, снова становятся песком. С высоты на них взирает остов здания былой эпохи – вперившиеся в небо бетонные ребра. Но из-за ограды слышно, как режут металл, стучат и колотят. Человечески рукие вливают жизнь, как живительную влагу, и сюда.

Наверху здания защитная простынь строительных лесов вздымается рыбацкою сетью, зачерпывает в дыры облака, выпускает из объятий крышу.



Хорошо отдохнули.

---

Прекрасные цвета.

Не вечер, а мечта.

Не вечер, а мечта.





Agnes Obel - Dorian

---

Смотрите, как красиво лиственницы

шумят на ветру.

шумят на ветру.

---

Если у каждого облака есть серебряная подкладка, то у каждого луга - салатовый шелк

молодых трав.

молодых трав.

---

Бывает, прогуливаешься бесцельно вдоль гаражей. Ветви, нависая поверх крыш, сплели над головой свод, и небо заглядывает в него, встраивается

витражами.

витражами. И думаешь: как же хорошо.

---

Истории дня

За ночь выпал снег.
Сук поймал его - мокрый, тающий кисель - как ловит на морду снег вставшая на задние лапы

собака.

собака.




Дом - желтая фигурка Лего,

позабытая в траве.

позабытая в траве.




Дерево рождает тень, она просачивается в стены и оживает в них - человеком. Поэтому обвивают кости кровяные веточки, и пальцы при случае ищут землю: погрузить бы в нее ногти и перебирать – просто так.
Мы -

тени деревьев.

тени деревьев.

@темы: Консервация чувств, Фото

---

Во сне у меня есть любимое место. Я много где жила и всегда считала своим домом, своей колыбелью север, но здесь, в пространстве вариантов, раз за разом я возвращаюсь под ослепительный лазурный купол небосвода, в палящее безоблачное лето южных степей –

домой к бабушке.

домой к бабушке.
Ее дом такой же. И внутри он тот же. А росшего за ним соснового леса на песчанике, оказалось, что нет.
Впервые я была с той стороны двора.
Тут алая осень, болота и утопающие в дали розовые берега, и стальные столбы в обрывках ткани, замершей на бездвижном ветру.
О, как же я хочу научиться рисовать!

Это так упоительно: идя, допустим, на работу, знать, что все, что ни увидишь, все, что понравится, что заинтересует, захватит внимание, - ты можешь воссоздать. Ты маг и бог.
Это подстегивает прислушиваться к ощущениям: вдумчиво разбирать их причину, искать цель. Что я чувствую, войдя в этот туннель? Что, если этот мраморный узор на стене станет проектом площади? Куда я применю воздушные арки у этой станции метро?..

Я спускалась по эскалатору, стараясь то отследить малейший блик на плафонах, то рассредоточивая взгляд, то силясь охватить спуск целиком.
Это особая музыка движения: зрительная, где ты – просто нота в чужой и громогласной симфонии.

@темы: Консервация чувств, Музыка

---

Высоко в ветвях, в бесцветном небе, колышется уже не воздушный шарик: то блестит и обретает форму волшебная лампа Аладдина. И кажется: добраться бы за ней по тропинкам ветвей. Всего-то протянуть руку – и

шагнуть на ствол.

шагнуть на ствол.

Город утопает в сапфировой глубине. Нежная, бархатная ночь опрокидывает в себя огни, и они истаивают в притягательной синеве; впускает в свое нутро автобусы и здания, деревья, дороги, линии электропередач – и только люди остаются глухи к её зову.
Я подхожу жилой арке: выше воздушного выреза гнездятся еще четыре этажа, окна закованы кондиционерами, как замками. И чем ближе проход, тем выше я задираю голову, и тем стремительнее они наступают: сначала одинокими группами, затем шахматными рядами.
Спрыгнуть бы по этим кондиционерам вниз, обхватить руками безбрежно синее пуховое одеяло.

В прозрачном кубике смотрителя метро стоят ваза с розой и горшочек с кактусом, зеленая жизнь в белой глазуревой керамике. Уютное, ручное тепло. Словно вдруг оказался дома, а вокруг живые, теплые, родные люди.

@темы: Консервация чувств, Музыка

---

Петербург

Еще фотографий.

@темы: Музыка, Фото

---

---

Небо подернулось рябью. Широкие тополя медленно колышутся в такт шагу, как водоросли. Мы идём по дну, в подводном лесу, и струится по-над ним осьминожьими чернилами занимающийся вдали пожар.

@темы: Автоперевод

---

Плакаты, от которых щемит в сердце

Социальный проект Bamboobear о бездомных животных "Мы чувствуем": "Каждый день мы отводим глаза, проходя мимо бездомных животных. Давайте перестанем стыдливо прятать взгляд. Животные не вещи — они чувствуют. Давайте и мы научимся чувствовать".

@темы: Ссылки

---

Опыт со стилем

В стекле мчащегося ночного трамвая отражается розово-зеленый пакет: он выглядывает из сумки, как букет цветов.

Я видела в стекле мчащегося ночного трамвая яркий, красно-зеленый пакет, торчащий из блеклой женской сумочки. И там, в зыбучих песках отражений и огней, он перестал им быть: там у девушки на руках лежал букет цветов.

Вопрос: Какой образ получится более притягательным?

1. Первый		7	(50%)
2. Второй		7	(50%)
Всего:		14

@темы: Автоперевод

---

В вагоне метро я присела рядом с пожилым мужчиной, который заснул уже на следующей станции. Убаюканный ездой, он склонялся то в одну сторону, то в другую. Как и я. Мы сидели, как два кота у входа в дорогой ресторан.

Небо потеряло облака, но стало ослепительно. Лазоревый купол.

Тесто у пирожка спрессовалось в темные нити, и корочка у него золотистая, хрустящая, отломай да съешь. С поджаренного бока пирожки будто копытца: вдруг стал прозрачен поднос, заглядываешь в него, как в окно, и глядишь с изнанки на землю - и идет по ней стадо.

@темы: Автоперевод

---

"Только глупцы используют рот для того, чтобы говорить. Умный говорит головой, мудрый — сердцем".
(с) Ма Юнь (Джек Ма)

@темы: Цитаты

---

"Истинно милостив не тот, кто произвольно отдает лишнее, но кто охотно уступает необходимое".
(с) Надпись на стене книжного шкафа - церковной библиотеки.

@темы: Tranquillizer, Цитаты

---

Прекрасный слог!

"Под легкой, будто воздушной сенью, из претворенного в воздух дерева, блистающая в огнях и солнце, словно в текучем золоте, в короне из алмазов и жемчугов, склоненная скорбно над Младенцем, Царица Небесная — над всеми. Под ней пылают пуки свечей, голубоватыми облачками клубится ладан, и кажется мне, что Она вся — на воздухе. Никнут над Ней березы золотыми сердечками,

голубое за ними небо.

голубое за ними небо.

Он так покойно смотрит в мои глаза, так по-вечернему светло и золотисто-розовато на дворе от стружек, рогож и теса, так радостно отчего-то мне, что я схватываю охапку стружек, бросаю ее кверху, — и сыплется золотистый, кудрявый дождь. И вдруг, начинает во мне покалывать — от непонятной ли радости, или от яблоков, без счета съеденных в этот день, — начинает покалывать щекотной болью. По мне пробегает дрожь, я принимаюсь безудержно смеяться, прыгать, и с этим смехом бьется во мне желанное, — что в училище меня впустят, непременно впустят!

В льдинках искристых окон плющится колко солнце.

В комнате полный свет. На стеклах снежок оттаял, елочки ледяные видно, — искрятся розовым, потом загораются огнем и блещут. За Барминихиным садом в снежном тумане-инее, громадное огненное солнце висит на сучьях. Оба окна горят. Горкин лезет по лесенке закрывать трубу, и весело мне смотреть, как стоит он в окне на печке — в огненном отражении от солнца.

Масленица… Я и теперь еще чувствую это слово, как чувствовал его в детстве: яркие пятна, звоны — вызывает оно во мне; пылающие печи, синеватые волны чада в довольном гуле набравшегося люда, ухабистую снежную дорогу, уже замаслившуюся на солнце, с ныряющими по ней веселыми санями, с веселыми конями в розанах, в колокольцах и бубенцах, с игривыми переборами гармоньи. Или с детства осталось во мне чудесное, непохожее ни на что другое, в ярких цветах и позолоте, что весело называлось — «масленица»? Она стояла на высоком прилавке в банях. На большом круглом прянике, — на блине? — от которого пахло медом — и клеем пахло! — с золочеными горками по краю, с дремучим лесом, где торчали на колышках медведи, волки и зайчики, — поднимались чудесные пышные цветы, похожие на розы, и все это блистало, обвитое золотою канителью… Чудесную эту «масленицу» устраивал старичок в Зарядье, какой-то Иван Егорыч. Умер неведомый Егорыч — и «масленицы» исчезли. Но живы они во мне. Теперь потускнели праздники, и люди как будто охладели. А тогда… все и все были со мною связаны, и я был со всеми связан, от нищего старичка на кухне, зашедшего на «убогий блин», до незнакомой тройки, умчавшейся в темноту со звоном. И Бог на небе, за звездами, с лаской глядел на всех: масленица, гуляйте! В этом широком слове и теперь еще для меня жива яркая радость, перед грустью… — перед постом?
Оттепели все чаще, снег маслится. С солнечной стороны висят стеклянною бахромою сосульки, плавятся-звякают о льдышки. Прыгаешь на одном коньке, и чувствуется, как мягко режет, словно по толстой коже. Прощай, зима! Это и по галкам видно, как они кружат «свадьбой», и цокающий их гомон куда-то манит. Болтаешь коньком на лавочке и долго следишь за черной их кашей в небе. Куда-то скрылись. И вот проступают звезды. Ветерок сыроватый, мягкий, пахнет печеным хлебом, вкусным дымком березовым, блинами. Капает в темноте, — масленица идет.

И вносит старший официант Никодимыч, с двумя подручными, на голубом фаянсе, — громадный, невиданный арбуз! Все так и загляделись. Темные по нем полосы, наполовину взрезан, алый-алый, сахарно-сочно-крупчатый, светится матово слезой снежистой, будто иней это на нем, мелкие черные костянки в гнездах малинового мяса… и столь душистый, — так все и услыхали: свежим арбузом пахнет, влажной, прохладной свежестью.

Грязь завалило белым снегом. Антипушка отгребает от конюшни. Засыпало и сараи, и заборы, и Барминихину бузину. Только мутно желтеет лужа, будто кисель гороховый. Я отворяю форточку… — свежий и острый воздух, яблоками как будто пахнет, чудесной радостью… и ти-хо, глухо. Я кричу в форточку — «Антипушка, зима-а!» — и мой голос какой-то новый, глухой, совсем не мой, будто кричу в подушку. И Антипушка, будто из-под подушки тоже, отвечает — «пришла-а-а…». Лица его не видно: снег не стегает, а густо валит. Попрыгивает в снегу кошка, отряхивает лапки, смешно смотреть. Куры стоят у лужи и не шевелятся, словно боятся снега. Петух все вытягивает головку к забору, хочет взлететь, но и на заборе навалило, и куда, ни гляди — все бело.

Еще задолго до масленицы ставят на окно в столовой длинный ящик с землей и сажают лук — для блинов. Земля в ящике черная, из сада, и когда польют теплой водой — пахнет совсем весной. Я поминутно заглядываю, нет ли зеленого «перышка». Надоест ждать, забудешь, и вдруг — луковки все зазеленели! Это и есть весна.

В каретном сарае сани убраны высоко на доски, под потолок, до зимы будут отдыхать. Теперь — пролетки: расхожая и парадная. С них стянули громадные парусинные чехлы, под которыми они спали зиму, они проснулись, поблескивают лачком и пахнут… чудесно-весело пахнут, чем-то новым и таким радостно-заманным! Да чем же они пахнут?.. Этого и понять нельзя… — чем-то… таким привольным-новым, дачей, весной, дорогой, зелеными полями… и чем-то крепким, радостей горечью какой-то… которая… нет, не лак. Гаврилой пахнут, колесной мазью, духами-спиртом, седлом, Кавказкой, и всем. что было, из радостей. И вот, эти радости проснулись. Проснулись — и запахли, запомнились; копытной мазью, кожей, особенной душистой, под чернослив с винной ягодой… заманным, неотвязным скипидаром, — так бы вот все дышал и нюхал! — пронзительно-крепким варом, наборной сбруей, сеном и овсецом, затаившимся зимним холодочком и пробившимся со двора теплом с навозцем, — каретным, новым сараем, гулким и радостным… И все это спуталось-смешалось в радость.
Гаврила ставит парадную пролетку — от самого Ильина с Каретного! — на козлики и начинает крутить колеса. Колеса зеркально блещут лаковым блеском спиц, пускают «зайчиков» и прохладно-душистый ветерок, — и это пахнет, и веет-дышит. Играют-веют желто-зеленые полоски на черно-зеркальном лаке, — самая красота. И все мне давно знакомо — и ново-радостно: сквозная железная подножка, тонкие, выгнутые фитой оглобли с чудесными крепкими тяжами, и лаковые крылья с мелкою сеткой трещинок, и складки верха, лежащие гармоньей… но лучше всего — колеса, в черно-зеркальных спицах. Я взлезаю на мягко-упругое сиденье, которое играет, покачивает зыбко, нюхаю-нюхаю-вдыхаю, оглаживаю мою скамеечку, стянутую до пузиков ремнями, не нагляжусь на коврик, пышно-тугой и бархатистый, с мутными шерстяными розами. Спрыгиваю, охаживаю и нюхаю, смотрюсь, как в зеркало, в выгнутый лаковый задок. Конечно, она — живая, дышит, наша парадная «ильинка». Лучше ее и нет, — я шарабана не считаю: этот совсем особый, папашенькин.
Гаврила недоволен: на гулянье в колясках ездят, а то в ланде, а с пролеткой квартальные в самый конец отгонят, где только сбродные. Недоволен и армяком, и шляпой. Чего показывать, — экая невидаль, пролетка! Набаловался у богачей, «у князя в кибриолетах ездил». Я говорю Гавриле — «пошел бы к князю!» — так Антипушка ему говорит. Гаврила сердится: «ты еще мне посмейся!»
Не годится он в богатые кучера, ус не растет. Антипушка уж советовал: «натри губу копытной мазью — целая грива вырастет». Пожалуй, скоро уйдет от нас, Василь-Василич говорил: «Маша наша сосваталась с Денисом, только из-за нее и жил». Теперь и наша «ильинка» нехороша. А как, бывало, прокатывал-то на Чаленьком, вся улица смотрела, — ветру, бывало, не угнаться.

Редко это бывает, что прилетают на Пасху ласточки. А в этом году Пасха случилась поздняя, захватила Егорьев День, и, накануне его, во вторник, к нам прилетели ласточки. К нам-то во двор не прилетели, негде им прилепиться, нет у нас высоты, а только слыхал Антипушка на зорьке верезг.

В то памятное утро смотрел и я в открытое окно залы, прямо с теплой постели, в одеяльце, подрагивая от холодка зари.
Улица была залита розоватым светом встававшего за домами солнца, поблескивали верхние окошки. Вот, отворились дикие ворота Пастухова двора, и старый, седой пастух-хозяин, в новой синей поддевке, в помазанных дегтем сапогах и в высокой шляпе, похожей на цилиндр, что надевают щеголи-шафера на свадьбах, вышел на середину еще пустынной улицы, поставил у ног на камушки свою шляпу, покрестился на небо за нашим домом, приложил обеими руками длинный рожок к губам, надул толстые розовые щеки, — и я вздрогнул от первых звуков: рожок заиграл так громко, что даже в ушах задребезжало. Но это было только сначала так. А потом заиграл тоньше, разливался и замирал. Потом стал забирать все выше, жальчей, жальчей… — и вдруг заиграл веселое… и мне стало раздольно-весело, даже и холодка не слышал. Замычали вдали коровы, стали подбираться помаленьку. А пастух все стоял-играл. Он играл в небо за вашим домом, словно забыв про все, что было вокруг него.

Яркое солнце в детской, — не летнее-золотое, а красное, как зимой. Через голые тополя все видно. Ночью морозцем прихватило, пристыли лужи. Весело по ним бегать — хрупать, но теперь ничего не хочется. Валяются капустные листья по двору, подмерзшие, похожие на зелено-белые раковины, как в гостиной на подзеркальнике".

(с) "Лето господне" Иван Шмелев

@темы: Слог, Цитаты

---

Мне снился дом. Я одиноко блуждала по лугу, утопив ноги в высоких тонких травах, склонившихся под дланью ветра, взбиралась на невысокие холмы и изъеденные мхом бетонные блоки, и оглядывалась по сторонам. Мне хотелось, чтобы ветер подхватил меня и унес высоко-высоко, и я бы увидела, что там, вдалеке, поднимаются из-под земли разбросанные далеко друг от друга дома, проступают меж травами вены троп, и высится на горизонте лес. Но все это далеко, а здесь лишь искрится на зеленых волнах солнце, да ветер откидывает на ноги подол юбки.
И это – тоже мой дом.

Я не видела этого сна, но слышала, мысленно, эти слова, – и сквозь реальность проступил луг.

@темы: Консервация чувств

---

Подруга ведет на английском

дневник.

дневник: записывает в бумажном блокноте А4 отчет о том, как прошел день. Иногда дает мне почитать, и мы обсуждаем правила языка или прошедшие события. Я воодушевилась ее примером настолько, что тоже решилась. Честно сказать, я очень ей благодарна и глубоко ценю ее поддержку. Она показала, как быть честной с самой собой. Это бесценный подарок.
Хотя меня пугает ежедневная отчетность в таком размере (пустое место выходит больше текста), я нашла выход, купив в «Фикспрайсе» школьный дневник: в день выходит по восемь строчек.
Отчета у меня, конечно же, не вышло: я сохраняю в памяти лишь то удивительное, что попадается на моем пути, - то же, о чем я старалась делать публикации и здесь. Поэтому я решила усложнить задачу и где-то через две недели после записей делать автоперевод. Мне интересно, как изменяется восприятие от одной языковой платформы к другой. Но поразительно еще вот что: сколько лет прошло, а я все также забываю о времени, обо всем вне себя, когда пишу. Это лезет изо всех щелей; к чему бы я ни прикоснулась.


Лежавшие на тротуаре листья перемешались с продолговатой тенью кроны, порванной угасающим солнцем. И если б мне хватило храбрости, я смогла бы поймать листвяную вуаль в ловушку мига – и глаз фотокамеры.

День моря. Я видела, как ветер танцует в тополиной листве, словно он - солнце на воде; видела, как в сыром небе поднимается и опадает голубиная стая, и не птицы были в ней, но рыбы.

@темы: Tranquillizer, Автоперевод