Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Если поехать за водой на родник, но воду не набирать, а, обогнув ключи, подняться ввысь, на холм: сначала по доскам, что перекинуты через размягченную грязью тропу, затем вдоль земляники, ручьями блестящей у ног, отвесными бусами утопающей в руках, а потом через море светло-синего цикория, что, презрев гравитацию, цветет небом, – и, выдохнув, оглянуться... то легко ощутить, как мимолетный день жаркого, тягучего, пьянящего полдня станет чистой, светлой, невесомой вечностью.
Когда в июле просматривала снимки, подумала: «Определенно, это лучшая фотография лета». Так оно и вышло.
Дерево рождает тень, она просачивается в стены и оживает в них - человеком. Поэтому обвивают кости кровяные веточки, и пальцы при случае ищут землю: погрузить бы в нее ногти и перебирать – просто так. Мы - тени деревьев.тени деревьев.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Из сна: «Берегите природу. Больше движения – его создает окружение. Больше правды – ее создают эмоциональные сети. Больше воображения – его создаем мы сами».мы сами».
Scott Bradlee & Postmodern Jukebox ft. Cristina Gatti - Love me harder
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Я восхищаюсь многими вещами, но ни от чего мне так не щемит сердце, как от морского севера. Для тепла слишком простая и бесхитростная. Мне отраднее переживать трудности, будучи окутанной морозом, - тогда я чувствую себя на своем месте и силу в своих венах.в своих венах.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Мне снилась бабушка. бабушка. Я сидела на диване, слушая беседу двух пожилых людей. Заскучав, я отсела подальше – и вот я уже в своей комнате, откинулась спиной на подушку тахты. Я увидела, что балконная дверь открыта настежь, и через нее, переступая высокий порог, ко мне вошла бабуля. Она присела на край, ближе к окну. Оглядела меня внимательно, обратилась: - Может, ты хочешь что-нибудь у меня попросить? И я ответила, что уже попросила оленя. Того изящного фарфорового оленя который десятки лет стоял в ее стеклянной витрине для посуды подпирая мою детскую фотографию красного оленя с белым брюшком который попал на видео я пересматривала его вновь и вновь слушая ее смех и заглядывая в бирюзовые глаза потому что больше не смогу в них заглянуть оленя в подступающей метели которого привезла мама в память о ней но память безбрежна и жива и не нуждается в материале а я так хотела дотянуться до нее дотронуться хоть на миг до края платьишка и вот она передо мной а я все так же пылаю изнутри не в силах остановиться потому что щемящее чувство сладости и горя нахлынуло водопадом и я проваливаюсь в него словно в топь и тону в отчаянии и утрате задыхаясь... Но тут бабуленька, словно услышав мой безголосый вопль, тепло улыбнулась и обняла меня за плечи, накрывая сверху и прижимая к себе.
Я проснулась вся в соплях и слезах, и еще долго захлебывалась воем в подушку, пока кожа не перестала помнить её твердое и тёплое объятие.
Natalie Merchant - My Skin
Если музыка не запускается со страницы, ее можно открыть, зайдя справа по ссылке плеер.ком.
P.S. по прошествии времени я перестала чувствовать, что она умерла, и успокоилась. Я поняла, что могу ее позвать, и она, если сможет, придет.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Листва деревьев перекатывается ветром, как водоросли. Мы тоже живём в аквариуме.в аквариуме. В путешествии по знакомым местам мне интересно не столько уловить изменчивость этих мест, сколько отметить, как изменилась на них моя реакция. Я не вижу стенок аквариума и потому думаю, что их нет.
Когда ребёнок вырастает, длина марионеточных нитей вслед за ним увеличивается на столько, что он перестаёт их замечать.
Колесо судьбы: каждый находится на своём месте.
Сосновая шишка сверху похожа на сухой цветок.
Если вдруг что-то не получилось, нет причин расстраиваться, потому что это знак, что всё сложится ещё лучше.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Высокочастотные заградители похожи на колокольчики, подвешенные к арматуре на тонких нитях.на тонких нитях. Подстанция настолько же внушительна, насколько и изящна. Геометрия хромированных ёлочных игрушек.
Поваленная опора ЛЭП проваливается в дёрн, как павшее животное, неспособное подняться. Её каркас виднеется далеко на пустующем поле - распустившийся цветок из костей грудной клетки, прорастающий сам в себя.
На рядах колючей проволоки запутался порванный пакет. Ветер раздувает его и, кажется, будто на металлических ёжиках сидит ворон.
Как прекрасны облака. И хотя они мимолетны, но они всегда возвращаются. Именно поэтому им можно верить.
Мне повезло: в подарок я получила небо любимых цветов, как когда-то из окна бабушкиного дома. Увеличенный фрагмент.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Луна и солнце – бледные шарики на лазурной парусине выси – друг от друга настолько близко, что кажется, протяни руки и обнимешь обоих.обнимешь обоих. Видеть их рядом странно, будто утро пришло, а реальность вместе с ним не наступила. Над МКАДом пролетает пассажирский самолет. Летит низко, без выхлопов – скорее, плывёт в невесомости. Сверкающий значок на лацкане небес. Коляска ребёнка похожа на скукожившуюся гусеницу цвета перепревшей листвы. Человечий ли в ней ребенок? На плече у мужчины шина. Матовая, тёмная, рисунком она напоминает свернувшегося вокруг руки панголина. Под гнётом луны небосвод раскалывается тонким льдом и его осколки запускают время в обратный бег. Спрашивай, о чем думаешь. Говори, о чем хочешь.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Я запалила свечу в фонаре и вынесла в январскую ночь садовое кресло.садовое кресло. Небо непрозрачно, вязко, топко, терпко, снежно, но снега нет. Над забором льдисто-голубым проливаются в бесконечное небо огни Ленинградского шоссе, что в тридцати километрах. Слышно, как по трассе летит машина, а до нее - поселок, лес и километра три через поле. Слышно, как позади крыльца кто-то шебуршит – но там лишь пустые участки и никого нет, и, значит, этот кто-то ходит размашисто, громко и далеко - или тихо крадется у самого забора. А еще на границе слышимости, на нежном выдохе поет тишина. Сидеть неподвижно в пластмассовом кресле холодно, и непонятно, то ли, и правда, знобит от ветра, то ли трясешься от звуков. В таком состоянии хорошо закрыть глаза, расслабить мышцы и уснуть. Где ли проснешься? Ветер сносит пламя свечи. В глазах рябит от мерцания и искр, слишком ярких в темноте. И кажется, что там, в пустоте и тьме, в еловых ветках и яблоневых садах кто-то вторит этому пламени ответным – секундой, мгновением, мигом, которого, может, и вовсе нет. Шуршат со всех сторон сухие листья, о стержень бьется лопасть металлического ветерка. Почувствуй: ты не один. Не был. Не будешь.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Никогда ранее не замечала, как в осеннем лазоревом небе, опустошенном и покинутом, похожи церковная колокольня, с белыми стенами и золотым куполом-шапочкой, и береза, чьи ветви начинаются высоко, обнажая белый ствол, и еще не сорванные ветром листы горят на верхушке золотой черепицей.золотой черепицей.
1.
Случайная капля воска, попавшая в лампаду, расплылась на шелке масла сизым васильком.
Солнечный свет погожего дня проливается в овраг, слишком глубокий для него, и, опаленный ужасом, успевает осветить лишь спуск. У склона растут две тонкие березки, жмущиеся друг к дружке, точно сестрицы, взявшиеся за руки. Их наряд вызолочен солнцем, которое яростно отбивает сестер от мрака, и листы-блестки их платьев пылают, будто загоревшиеся огнем. Осень в лесу – время бал-маскарада, радости и отдыха: от надежд, реализованных ли; пережитых тягот; результатов собственных трудов. Это время, когда рабочую невзрачную одежду можно сменить на праздничную. Время великолепия, доступного каждому. Лес – всё тот же парад колоссов и карликов, но смена летних цветов, преобразив всех до неузнаваемости, изменила вместе с лицами, внешностью и маршрут пути. Озеро отпустило воду, обнажив корсет крутых, подмытых берегов. Ручей перекинулся речкой. Где устилал землю мох, теперь топь. Оглянись, и не увидишь никого, с кем знался ранее. Сестрицы-березки стоят привратницами на спуске в овраг, и у босых ног их плещется море темноты, и шуршит в его пальцах мишура из листьев, и можно услышать, как ветер где-то там, в невидимой дали, дразнящее взрывает фейерверк.
Видела потрясающей красоты закат. Смотрела его, как кино. Сначала облака окрасились в фиолетовый и кислотно-розовый, смотрелось уязвимо и очень по-девчачьи. Потом появился персиковый цвет, вобрал в себя весь контраст до нежных оттенков. В молодую девушку в платье таких цветов можно легко влюбиться. Затем у горизонта, там, где садится солнце, ткань облаков окрасилась в пламя золота и лавы, какие нити вить только у жерла проснувшегося вулкана. А дальше небосвод опрокинулся и захлебнулся в морской глубине. Но, конечно, никто не стал останавливать машину лишь по моей эстетической жажде, и я снимала в неразберихе, и мутное окно примешивалось на снимках к мутному движению.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Запись от 12 мая Степь. Просыпающиеся по весне травы с трудом пробиваются сквозь выжженный ковёр, словно зелень, предчувствуя безжалостно палящее солнце, сдаётся уже сейчас.сдаётся уже сейчас. Земля цвета кофе с молоком, цвета пыли, цвета праха и, как и прах, уходит сквозь пальцы легко. Дивное сочетание безжизненной сухости в конце весны и наливающегося влагой роскошного урожая по осени. Воздух стоячий, как болотная вода. И хотя то тут, то там слышен аромат цветения, он не приносит свежести, будучи одновременно и слишком ярким, чтобы оставить воздух безвкусным, и слабым, чтобы окрасить его более чем на мгновение. Словно запах можно включить и выключить, оставив между двумя клумбами вакуум. Благоухание это, как набросок, в котором заложена идея рисунка, но которого недостаточно для её полноценного исполнения. Ветер появляется внезапно, зачёрпывает аромат здесь же, ладонью, и швыряет в лицо песок. Люди повсюду. Как они живут в течение дня, что вечером тянутся друг к другу, выходят: из квартир ли, из домов - на улицы, заполняют собою тротуары, палисадники, будто земля рождает их отовсюду, из ниоткуда и всех сразу, и вот уже всё полно людьми и бессмысленно оглядываться в поисках уединенного уголка, и остаётся только влиться, вступить в эту цветастую реку. Гомон людей, исходящий от земли, и ласточек, пронзающих небо.
Запись от 14 мая Суровая, а подчас и скудная жизнь воспламеняет щедрость человеческих взаимоотношений и ценность душевного тепла.
Если земля не родит, удобряй её. Делай больше, чем нужно, - это позволит быть спокойным за результат.
Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Была на цветении сакуры в японскомсаду. Деревья, скованные затяжными холодами и неожиданно отпущенные на волю, распустились одновременно.распустились одновременно - поддавшись ласкам тепла, что распаляло землю до тех пор, пока на ладонях ветвей в ответной нежности не проступили цветы. Пышность, соперничающая с многолюдностью. Сад, утопающий в шуме, в котором почти не слышно сада. Искренняя, но быстротечная красота, пойманная цепким, но мимолетным вниманием.
«Иногда, чтобы приблизить женщину к [своей дикой] природе, я прошу ее поработать в саду – будь то сад души или настоящий: с землей, грязью, зеленью и всем тем, что окружает, помогает и наступает. Пусть он станет олицетворением дикой души. Сад – это конкретная связь с Жизнью и Смертью. Можно даже сказать, что есть религия сада, поскольку он дает глубокие уроки психологии и духовности. Все, что может случиться с садом, может случиться и с душой – избыток влаги, недостаток влаги, вредители, зной, буря, наводнение, вторжение, чудеса, умирание, возвращение, благодать, исцеление, цветение, изобилие, красота. …Работая в саду, мы предоставляем мыслям, идеям, предпочтениям, желаниям и даже любовным привязанностям жить и умирать. Мы сажаем, вырываем, закапываем. Мы сушим семена, сеем их, поливаем, подпираем растения, собираем урожай. Сад – это практика медитации, которая позволяет нам уловить момент, когда для чего-то приходит пора умирать. В саду можно видеть время созревания и отмирания. В саду мы следуем вдохам и выдохам великой Дикой Природы, а не сопротивляемся им». (с) Кларисса Пинкола Эстес