Вспомнилось о зимеВспомнилось о зиме.
Январские сумерки, Ленинградского шоссе, перегон между посёлками. Скорость за сотню, та самая, что заставляет фонарные столбы и полосы разметки тянуться лениво и медленно, как при разгоне. Машин мало. В воздухе – нити мелкого зернистого снега, и по графитному дорожному полотну гуляет позёмка, свивает их в перекаты сродни морским, а потом рвёт и разбрызгивает, подбрасывая, как в разгар песчаной бури; поднимает и отпускает, держит, треплет. Мы несёмся сквозь ледяные костры на ветру.
Встречных машин немного. Каждая – стрела, огненный наконечник и отчаянно длинное оперение: стальные ленты и белые павлиньи перья путаются между собой, рассекаются неряшливо и грубо, льнут и сминаются, увлекаемые в снежный водоворот. За машинами несется вихрь, как несутся в яростной погоне звери зимы.
Снег – стихия. Канва, конструктор, калейдоскоп. Иззубренные ледяные спицы складываются в орнамент быстрее, чем тают на ресницах, и там, сидя на обращенной к полю и далекому лесу заледенелой веранде, видно, как размеренно соединяются белёсое небо и бусая земля под ноги белым покрывалом. Но стоит ветру ненароком пошевелить его, как устойчивый строй разбивается беспорядочными волнами, среди которых можно уследить и плавное подкрадывание на мягких лапах, и неторопливый перекат мышц, обладатель которых скользит вокруг едва различимым силуэтом. Они безмятежны и неистовы, решительны и свободолюбивы, и дают себя обнаружить лишь глубокой ночью у одинокого фонаря.