Трёхцветные гирлянды по-новогоднему обвивают мост, словно ёлку. Прожекторные лампы расцвечивают тёмно-лазурное небо золотистыми светлячками. Сам мост, перекинутый через Москву-реку, будто бы пёстрая, сказочная рыба-кит, антрацитовое, бездонное брюхо которой с лёгкостью подминает под себя дорогу со всеми машинами, троллейбусами и пешеходами. Я спускаюсь сверху вниз по «рыбьему гребню»-тротуару. Здесь, наверху, веселится по-над водой ветер, гоняет шаль снега на множество километров вокруг. В городе
зима.зима.
Времена года все равно, что настроение человека. Весной легко рождаются надежды и строятся планы. Лето пролетает быстро, смазано - сложно остановить, поймать момент в пылу интенсивной работы. Осенью – урожай и финиш, каким бы он ни был.
Зимой – оценка результата, раздумья, отдых. Подведение итогов и колыбель чувств, зреющих до «весны», словно первый росток под снегом души.
А когда эмоций становится слишком много после осеннего марафона, зима - единственное время, когда сердце, требуя не разрешения, но времени, покрывается льдом вместе со всем своим содержимым - мутным льдом из болотной воды.
Зима – это передышка. Пауза в беге мира.
Центр Москвы. Грань, что проходит между поздним вечером и ранней ночью, сейчас необычайно зыбка. За прошедшие полтора часа температура успела упасть с нуля на пятнадцать градусов и, выйдя из метро, я чувствую, как тонкие пальчики холода пробираются под внутреннюю блузу и хрустальные коготки скребут сердце.
Парк пустынен и светел. Тщательно выметенные дорожки и белые холмы снегов освещают близко расположенные кованые фонари - золотые шары света диаметром под три метра. Их много и одновременно мало; окружающая действительность теряется в сизой дымке и кажется, будто бы идешь-путешествуешь от пятна к пятну, по дороге из этих пятен света сквозь зимний бездонный сумрак.
Высоко-высоко в темноте протянулась паутина из ветвей деревьев: белая, кремовая, бледно-зелёная – их стволы подсвечиваются снизу прожекторами, и в наклонных цилиндрах света видно, как ветер расходится волнами, как перекатываются упругие мышцы его зимних зверей. Зима – единственное время, когда можно увидеть ветер.
Я остановилась близко к стволу, смотрю на старую рассохшуюся кору снизу вверх. Надо мной – сеть изумрудных вен, что вгрызается в небо, словно в лёгкие. Подо мной – панорама, в сущности, небольшого, городского парка, покинутого и свободного, как позабытая игрушка, зимнего и девственно чистого, что бумажный лист. Напротив моего взгляда - оживлённая дорога, оставленные к вечеру офисные здания, прямоугольник единственного освещенного окна: пятничный вечер, почти ночь, и там, на той стороне индустриальной реки тоже кто-то есть, как я есть тут, одна, и здания эти, когда-то и кому-то бывшие домами, тоже теперь опустошены и обездолены целой улицей.
Мы далеко, порознь, но здесь и сейчас как-то по-особому, все вместе одиноки.
Пустой парк – магическое пространство, сродни пустому кинотеатру, когда и зал, и происходящее на экране действо - только для одного-единственного человека. Или двоих.