Изредка в небе попадается чей-то след – крошащаяся меловая линия на синей доске. Здесь, где нет постоянства и изменчиво даже направление, она, конечно, тоже со временем размывается в текущую спираль. Мы продолжаем чёткое, скупое движение на острие стрелы, в авангарде уравнения, так же, как кто-то до нас, и повстречавшийся на пути отпечаток чужой судьбы звучит голосом родной души в надвигающейся пустоте.
Восход. Серые пряди шерсти на коралловом полотне. Полёт почти над проснувшимся вулканом. Жар восходит снизу, и воздух окрашивается багрянцем, а потом остывает сизым рельефом холмов.
Облака крадутся в темноте, они – плоские чёрные тени, потерявшие хозяев. Они идут на зов света, он дарит им белый цвет, придаёт форму. Чуть-чуть, как верхушке айсберга.
Мы влетели в циклон. Белая манная крупа рассыпалась повсюду тонким слоем, как если б резко выпал снег. Понемногу его царство разрасталось, словно плесень. Циклон остановился на определенной высоте, и выше него вздымались горы, блестевшие осколками обсидиана.
Солнце скользит по воде красным лазером.
Дымка похожа на перину. Я все ждала, когда же мы поднырнём под неё, но тут самолет коснулся взлётной полосы и мы оказались внутри киселя.
Воздух прелый и сырой, как будто открываешь дверь погреба.
В туалете пахнет ладаном. Божественное помещение.
Обглоданные деревья без верхушек.
Поднятый над автострадой железнодорожный мост - будто выгнутый скелет змеи, перевернутый на хребет.
Туи, кипарисы, олеандр, пальмы, розмарин. Маслянистые листья, цветы без запаха.
Пробки, игрушечные машинки, кольца дорог, мусор, граффити, покинутые строения.
Все, что не забрал человек, отдано растительности.
Так тепло, что мне хочется спать.
Жиденький лес, пока он укрывал равнину по обе стороны дороги. Высокий тонкий ствол и сухие листья у самых верхушек. Влажно, балом правит плющ. Скалы вздымаются резко, разрывая землю огромными угловатыми скалами. Деревья теснятся между валунами, выгадывая места. Камень крошится о камень, и неустойчивая галька припорашивает корни. В безоблачный жаркий полдень в горах лежит неприветливый сумрак. Я спрашивала, почему в горы не ходят просто так, прогуляться. Потому что это невозможно. Плющ безуспешно расставляет рыбацкие сети.
Грот величественен и пугающ одновременно. Море, отступая через миллионы лет, оставило после себя храм, и его купол великолепен.
Цветное ожерелье гор.
Когда горная гряда синела на горизонте от дождя, казалось, что море пришло в сокрытую ею долину.
Улитки на мокром асфальте.
Расплющенное солнце на балконной стене.
Искусственные шарики зелени украшают фонари через каждые два метра взамен зелени настоящей. Она скрупулёзно отвоёвывает пространство каплями горшков, карабкается плющами, раскрывает, раскупоривает древний камень. И тысячи лет истории отступают перед молодым листом.
Старые праздничные декорации спутались в кучу на черной линии проводов, натянутой высоко в небе между двух домов. Ветер неспешно перебирал треугольнички материи и оттого слабо трепыхался весь силуэт – будто рыба, пойманная на крючок.
Зелень, струящаяся водопадом с ажурных балконов.
Понимание, что сломанные вещи можно починить. Роман с памятью.
Облака, плывущие ниже гор.
Интересоваться, сравнивать (будь то природные красоты или быт), развиваться. «Выйти за пределы своей культуры, чтобы увидеть её с другой, чужой точки зрения».
Облака, курящиеся от склонов к вершинам, точно гора горит.
Бар на цокольном этаже замка. Под низким сводом арки, ведущим на лестницу в зал, набита подушка, которая смыгчает удар, если человек вдруг распрямится на ступеньках слишком рано. «Ristorante di Castello» оказался тёплым местом в прямом и переносном смыслах.
«Торговый кодекс королевства» - небольшая книга с хрупкими страницами в поблёкшем карминовом переплёте. Ценник «3 lyra» проставлен оттиском, год издания – 1896. Я обратилась к хозяину бара, стоявшему за стойкой. В то время страна пережила объединение, и у неё и правда был король. А 3 лиры сейчас ничего не стоят. Несуществующая валюта несуществующего государства.
Книжная бумага пожелтела по краям. Язык старый, и многие слова уже не используются. Книгу оставил посетитель (в то время он был студентом юридического факультета) вместе с картиной в общем зале для публичной библиотеки, развлечения скучающих гостей бара. Замок, расположенный на вершине горы, работает в день от силы часа четыре с большим перерывом и кафе было открыто, скорее, для местных. Замок – непопулярное место: со временем в нём ничего не меняется, ничего не происходит. История преображается быстрее, чем стены, дающие ей приют. Тихое время, застывающее само в себе. Старая книга на чуждой полке. Что в ней написано про замки?
Я совершенно не помню, о чем была та картина в общем зале.
Невеста похожа на птичку, выпорхнувшую из родного гнезда в опасную, безграничную неизвестность. Хочется поймать её тут же и больше не отпускать. Но ведь именно поэтому она и покидает дом: зная, что её уже ждут.
Подол свадебного платья расходится гофрированным шлейфом, русалочьим воздушным плавником. Рис на изобильную жизнь, ссыпавшийся с волос и одежды новобрачных, собирается в складках подола, да так и катается по территории парка. Изобильная жизнь оказалась приданым невесты.
Свадьба – это такое костюмированное преставление на радостную тему.
«Изображение на татуировке – это нечто важное, что-то, что ты извлёк из своего сердца. Это нить души и ответственность на всю жизнь».
«Welcome to my world! I will be a credible friend you ever have».
Lamento.
Город, расположенный на вершине горы, выглядит, будто поднятый из глубин моря.
Скульптура. Нескончаемые ряды мраморных голов, смазывающихся в единое лицо. Памятники нужны, чтобы помнить, тогда пусть это будут не черты лиц и не парадные одежды, но поступки и черты характера. Как выразить их профилем, высеченным в камне?
Электричка замедляет ход и воздух взрывается скрежетом и воем. Пришедший издалека голос мифических Сирен останавливает электричку, точно плеть.
Если усталость – показатель счастья, то сожаление – интеллектуального роста.
Учиться жизнерадостности, жизнелюбию и говорить спасибо чаще.
Grazie.