Вернулась. Пока и вроде как. Мало чего сделала из запланированного, а еще больше надо успеть после возвращения... Зато вокруг, стремительно, словно ласточки, снуют идеи. Видимо, прилетели вслед за мной. Приятно.
Мысли в черепушке живут какой-то своей, отличной от меня жизнью, неторопливо сплетаясь в непонятные узоры помимо моей воли. Легко и изящно, я бы сказала: «Инертно» перетекая из одной метаморфозы в другую, при этом умудряясь гармонировать между собой. А я что-то подозрительно знакомо ощущаю себя наблюдателем, хотя, в общем-то, от меня не требуют и этого. И ладно. И хорошо. Порядком поднадоели и стеклянно-приветливая улыбка, и показушная веселость, и старательно запрятанные в уголках глаз искорки то ли просто тупой злости, то ли не вполне контролируемой ярости - да и какая, собственно, разница, с какой из масок ко мне обращаются? Я чувствую взгляд в спину, словно вскинутую «иглу», шальную мысль, если удалось «обратиться» к «адресату». Смысл? Цель ведь все равно одна – что-то определенно надо. Кому-то – от меня. И плевать, что оно абсолютно не надо мне и что вполне возможно обойтись и без моих «услуг», надо только чуть-чуть расшатать серую студенистую массу, что призвана хоть иногда отвечать за мыслительные процессы; что я тоже, де, гуманоидное создание, и тоже знаю, что такое усталость; что к очередному своему финишу, в конце концов, я могу прийти на последнем издыхании и никакие некроманты не смогут потом поднять меня с места, дабы затем продолжать дорогу по пейзажам еще чьих-то «просьб» в моем исполнении…
Но это будет потом, дальше, позже… А сейчас я не в силах оторваться от потрясающей красоты танца мыслей. Танца змей, что рождается из маленькой приоткрытой корзинки в полутемной комнате. И змеи взвиваются в воздух, как ленты, различно и ритмично, подобно, потому что живешь для другого, как для себя. И рвется воздух, и поет чешуя под шелестом касаний, и скользит, отчаянно блуждает по узору из «сот» одинокий солнечный лучик, переливаясь в зависшей, словно насаженной на невидимую нить под потолком радужной стрекозки, рассыпая пронзительные искры на мерцающих крыльях и умирая в полутьме.
Восхитительно.
Голова неимоверно тяжела, будто бы спал за пять дней всего пять часов или умудрился собрать в одной точке все знания мира, и легка, и пустынна, словно комната, в которой долгое время никто не убирался.
Нирвана? Медитация? Сумасшествие?..
А есть различие, ведь здесь и сейчас это попросту необходимо, так же, как воздух; шальной сквозняк, что появляется мгновенно, из ниоткуда, но с размывшейся, знойной стороны улицы, скатывается в подвальчик по полуразбитым за давностью лет ступенькам и вместо приветствия высыпает к ногам новые песчинки, взмывающие к лицу осязаемым дыханием из далекого края.