Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
ПрологПривлеченный пробежавшим по щекам сквозняком, я открыл глаза за мгновение до того, как мне на колени приземлилась огромная, непропорционально вытянутая маска.
Со стороны окружающих тупую белую морду пушистых искрящихся перьев раздался печально знакомый, переполненный энтузиазмом голос:
- Здорово, да? Это тануки!
Я поднял с колен продукт творческих мук трудкружка и постарался честно найти на нем завалящую причину для настолько неуемного восторга.
Выжженная на тонкой деревянной дощечке зверюга не улыбалась. Скалилась. Нехорошей такой, гаденькой гримаской.
- На кой?
- Ты что?! – В праведном гневе возопила Ксюха. – Это ж герой национального эпоса, без него никак!
Я удрученно качнул головой:
- Нет, мне оно на кой?
- А кто подписался помогать нам в постановке? Ну, вот и привыкай к роли! Класс ведь все равно «дюймовочками» занят, - девушка задумчиво потеребила кончик высокого пушистого хвоста. - Отыграю с ними, вернусь за тобой – проверю!
И, резко развернувшись на каблуках, Ксюха бросилась бежать в обратную сторону пустынного коридора, на прощанье крикнув:
- Никуда не уходи-и!
Я снова повертел в руках горе-трофей, ради которого пришлось подорваться с подоконника. Распахнул оконную раму, впуская жаркий, тяжелый летний ветер, поудобнее уселся на столешнице, уперев вытянутую левую ногу в противоположный край стены. Потерев в руках кончик торчащего из плохо обработанного края маски пера, взгромоздил не имеющий ничего общего с оригиналом «тануки» на согнутое правое колено. Запрокинул голову, несильно стукаясь затылком о вечно холодный бетон, и, обреченно вздохнув, устало закрыл глаза.
Маски, Маски, Маски… Что они значат в моей жизни? Есть ли? Конечно. Ношу? А куда ж деваться? Но надо ли?..
Часть первая. МаскиЧестно говоря, трудно вспомнить какое-то определенное событие, по прошествии которого могу с чистой совестью сказать, что, де, вот именно в столько-то и тогда-то надел её впервые. Зато ощущение, побудившее меня этим заниматься, запомнилось на всю последующую жизнь. Вообще-то, мое бытие довольно чётко разграничивается на отрезки, детства, юности, зрелости… Чётко, потому что я запоминаю не образами, звуками, чувствами, но ощущениями и поэтому точно могу сказать, когда оно меняется у меня или у тех, кто меня окружает.
И были боль и обида. Боль хлесткая, словно удар каттимом, и запаздывающая, как зимнее дыхание. Боль чужая, а вот обида уже принадлежала мне, потому что умудрился ранить дорогого человечка. Обида выворачивала душу, причиняя волны неугасаемой боли, и, пожалуй, в первый раз нанесла сердцу ядовитую рану. Мне было двенадцать и именно тогда безоблачное детство последний раз во всю силу махнуло крылом в мою сторону.
Что делать с этим появившимся ядом, я в те времена по дурости еще не знал, но замаячившая на горизонте способность ненамеренно убивать удручала еще больше. Но я – это я. Каким буду – увидим, но вот пока – какой есть, и это никуда не денется. Пытался бороться с этим тезисом, пытался его изменять; естественно, неудачно, и хорошо, что желание пробовать снова и снова не продержалось долго: все же на своей шкуре я обучаюсь много быстрее, чем на чужих примерах.
Итак, я - подросток, от меня многого ждут и еще большего - просто ожидают. Также к категории «Дано» относятся: жесткий внешний контроль, самобичевание, наивное желание угодить если не всем, то хотя бы тем, кто тебе важен (по принципу «порадовать своими успехами и на собственном примере обозначить наличие мира, спокойствия и взаимопонимания»), вера в высшую мировую справедливость и мысль о том, что тебя понимают не только с полуслова, но и с полувзгляда.
Нетрудно догадаться, по какому руслу потекли мои мысли. Из условия получились два существа: я «сам по себе» (как ни крути, но кантовский термин подходит для отражения этого состояния наилучшим образом) и тот, которого то ли видят, то ли так жаждут увидеть, что невольно отражают это желание в своих глазах окружающие. Дилеммка, однако. Себя я исправить не могу, так как волны стремления уже не раз разбивались о равнодушные скалы действительности, а из ситуации выпутываться надо, ведь положение мое все запутаннее и запутаннее, а нервы, увы, не митриловые, да и жизнь на месте тоже не стоит, добавляя все новые переменные.
«Добро пожаловать в театр, господа! Вы как раз вовремя!..»
Часть вторая. СкрытностьШкола – это полигон.
Компактный и, как не странно, на удивление вместительный, сумевший вобрать в себя почти все виды придуманных жизнью испытаний. Если, конечно, Вы не пользуетесь небрежно раздаренными интриганкой-Судьбой бонусами и не халявите, великодушно переступая через чисто номинальные разграничения территорий.
Полигон рождения стремлений и проверки нужных для первых умений. Полигон опробования методов, совершенствования способов и нахождения множества вариаций путей для достижения одной-единственной, путь и маленькой, но все-таки – цели.
В коне концов, это просто обыкновенненейший из полигонов, и никто не принуждает Вас принимать участие в военных действиях и быть ничего не чувствующим наблюдателем. Вам не обязательно проходить в его услужливо распахнутые ворота, если Вам не понравилось его небо. Вы всегда можете уйти или вернуться, ведь у него нет ни натянутой по контуру рабицы, ни самого барьерного контура. У него просто нет границ.
Вот и мои первые шаги по незнакомой земле были аккуратными и неустойчивыми – я даже придумать себе не мог, чего же могу ожидать! Казалось, за мной следит тысяча глаз и любое мое неловкое движение тут же становится центром внимания.
Я не очень хороший актер. Просто зрители – не самая чуткая аудитория.
Однако я все же не могу врать себе и потому всегда оставляю зацепку для того, у кого, быть может, получится понять, что же я делаю на самом деле. Не ошибку, нет. Зацепку. В той отрасли, где я творю, ошибки исключены как вид, ибо предварительный разбор всех возможных комбинаций, а также опыт импровизаций в совокупности с крайне нелюбимым, но все же жизненно необходимым навыком профессионального юления, почти художественного вранья – это наше все.
Кто ищет, тот найдет. А вот как быть со свалившейся «на счастье» находкой…
Часть третья. Минное полеЛегко и уверенно действуется, когда все решено и уже ничего не чувствуешь. Но что делать, Маска нужна не только при общении с безличной массой, когда интерес не подкреплен ожиданием результата и игра живет только ради самого процесса, но и в разговорах с близкими людьми, которые точно так же ждут невообразимых чудес и недовольны фактом несбывшихся ожиданий? А ничего. Все то же самое, просто задача немного усложняется, ведь в игру с повышением порога сложности вальяжно вступает еще одна переменная.
Это сравни марафонному нарезанию кругов, вот только вместо привычного стадиона – заснеженное минное поле, с настолько сильным, пронзительным ветром, что ресницы слипаются пред зрачком подобно тюремной решетке над небом, а шатает так сильно, что уже давно не чувствуешь ни обледенелой кожи, ни хоть какого-то направления.
Какое там – бежать! Надо хотя бы устало волочить ноги, ползти, падать – и снова подниматься. На колени, на локти, раздирая о льдинистые, убийственно острые снежинки ладони, ломая уже давно ничего не чувствующие пальцы… Не хочется, не можется, но – надо.
Это – притягательно. Проверить себя и узнать других. Ведь всегда любопытно увидеть истинное обличье под приевшейся чередой Масок.
Это – интересно. Ставить на кон все и рисковать, наивно полагая, что терять уже нечего.
Это – страшно. Ох, как страшно делать шаг и охватывать одним-единственным взглядом все пространство, постоянно ожидая смены обстановки в много худшую сторону и ошибки, для которой не предусмотрена возможность исправления. И следить за мимикой и высотой тембра голоса, и контролировать жесты, и держать взгляд, и точно, невероятно точно отсчитывать вдохи, гадая, ошибся ли сейчас или нет, и так ли поступил и сказал, заведомо зная, что правильных ответов попросту не существует.
Это – муторно. Невероятное сильное постоянное напряжение нервов изматывает похлеще антижизненных условий для организма, и даже если посчастливилось угадать правильно, ликование от победы омрачается новой, более тяжелой и страшной попыткой, а конец испытаний не радует наступлением отсрочки, а лишь омрачает забравшейся в душу чермной червоточинкой. И когда этих червоточинок набирается много, очень много…
Часть четвертая. ОдиночествоВозможно, это покажется странным, но я никогда не видел своего отражения. Только осколки.
Посыпаясь, я иду в ванную, чтобы до неузнаваемости изменить внешность, спрятав за привычно-модной стрижкой и каменной надменностью черты родного лица, а, одеваясь, довершаю «стиль» нужным для конкретной ситуации сегодняшнего дня «впечатлением». Забавно, но моя политика выглядеть направлена скорее на особобление от общества и заострение тех черт, которые от последнего отличаются, но которые, будь на то моя воля, вряд ли были бы выделены на общем фоне. Но я уже давно устал бояться за малое, когда требуется контролировать большее, и поэтому единственное, что мне осталось, - это холодная решимость понести наказание за возможный просчет, если таковой, конечно же, будет найден и обоснован.
Я не отражаюсь в зеркалах. Потому что нет истинного отражения у зеркала.
Интересно, после какого случая человек замечает странность, что собеседник идеально угадывает его мысли и эмоции, ведет линию диалога в нужном ему направлении, общаться с ним легко и непринужденно, причем не только на заданные темы? Как такое может получаться, если видишься с ним не так часто, чтобы запомнить черты его лица, а знакомство находится на стадии «шапочного»?
Я не привык смотреть в зеркала. Зачем, если все равно не получишь хоть какого результата?
Я привык не видеть себя, что нисколько не мешает мне во все глаза обозревать других.
Часть пятая. ЖестокостьСтранно ли это, ровно общаться со всеми и не быть ни с кем? Приветливо махать узнанному в толпе лицу, смеяться и радоваться вместе со старыми-новыми знакомыми, переживать, сочувствовать и принимать чужие правила игры, жить их горестями и надежами, делить их развлечения и неудачи, бывать в гостях… и ни разу не привести гостей к себе домой?
А куда вести, если нет дома?..
Как объяснить, если не хотят слушать, как поделиться, если не хотят понять? Непонимание рождает страх, а страх рождает агрессивность. Проверенная цепочка не дает сбоев хотя бы потому, что сама же и задает условия игры. Чтобы были координаты, нужна отправная точка, центр и основа будущего великолепия. Какая разница, где она будет находиться, там или тут? Левее или правее? Кто поставил и кто меняет? Как изменить условия игры, не потеряв при этом свой единственный шанс в ней очутиться?
Выбирая между стеклянной улыбкой и смесью из жара, боли, вины и всеобщей травли, отдаю предпочтение первому. Не сложнее и интереснее. Просто проще. Для тех, кто не должен появиться здесь и все же обречен существовать до конца. Для тех, кто придет и еще не знает, чем данность отличается от условия, а обычай – от практики. Для тех, кто видит ярче, чем я, и кому больнее, чем мне. Для тех, кто еще умеет слышать себя и, несмотря ни на что, сохранил веру в его окружающих. Этот опыт стоит слишком дорого, и я не хочу, чтобы он пропал зря.
Кто-то должен остаться здесь, чтобы показать этот тупик другим.
Часть шестая. НевозможностьЯ одинок? Быть может, но я никогда не бываю один.
Я – оборотень, для меня это попросту невозможно.
Да-да, а как иначе возможно так долго удерживать Маски при непрекращающейся, почти мгновенной их смене? Как еще можно играть, не играя?
Я не вру. Я всегда искренен. Но зрители настолько увлечены буйством сменяющихся настроений, что оказывается непосильно трудной задачей заметить рамку самого калейдоскопа, верно?
Каждая моя Маска – что пушистый сезонный мех дикого зверя. Погода меняется, а вслед за ней и окрас, и длина ворса, и подпушек, и даже поведение, но зверь всегда остается тем же.
Каждая моя Маска – это моя ипостась. Я убегаю каждый раз, как только того требуют обстоятельства. Я один и «нас» много. Мне есть с кем обсудить свою стратегию и свою боль, с кем раскрыть сокровенные мотивы и у кого на плече заплакать свое горе. С кем повеселиться и с кем поспорить. У меня – свои «советники» и свои «враги», и редко кто захаживает на огонек из «внешних граней».
И тем не менее… легенды врут.
Мы не собираемся в компании «таких же». Мы не делимся опытом и не «воспитываем молодняк в стае». Мы не выбираем умнейшего, не покровительствуем сильным, не устраиваем облав и не проводим «демисезонные учения».
Мы индивидуальности и среди нас нет похожих, как нет и единого параметра, помогающего нам выживать и оценивать.
Мы одиночки, и лучше всех этот простой факт понимаем мы сами.
Часть седьмая. СамоубийствоЕсли система не работает, значит, она имеет исключающие работоспособное состояние изъяны. Если она работает, значит, имеет достаточное количество возможностей быть таковой.
А еще у системы есть цель и есть автор, иначе она не являлась бы системой.
Смена Масок – это тоже своего рода система. Четко отлаженная, закрытая, иерархическая и находящаяся в постоянном динамическом развитии. И, как и у каждой системы, у этой тоже бывают свои сбои. Иногда настолько мелкие и незначительные, что их не замечает и сама система, но порой эта легчайшая оплошность способна вызвать кризис и изменить весь ход последующих событий, где самым легким наказанием будет выступать самоуничтожение.
Я самоубийца. Это такое существо, раздираемое внутренними противоречиями настолько сильно, что подумывает о возможности бросить все как есть и начать заново. С нуля. Без сохранения воспоминаний, с потерей цели, возможностей, опыта, всего хорошего, что было, и всего плохого, что еще может приключиться. Трус и нахал, решивший наплевать на безвозмездный подарок. Скептик и пессимист. Эмпат, сгораемый в апогее ощущений. Смертник, задавшийся вопросом «Зачем жить?» не ко времени и ни к месту.
Да только существует один ма-а-аленький нюанс. Все это – лишь доводы разума, а они не властвуют там, где правит ощущение. Когда ответы на все вопросы сокрыты внутри себя, в критической ситуации не требуется помощь советников. И не удержат никакие оковы, если падаешь в бездну и не хочешь возвращаться…
Я вот вернулся. По-хорошему, мне уже все равно, где, с кем и как быть, и, пожалуй, где-то еще мне даже может ощущаться много спокойней и уютней, но пока именно здесь есть кое-кто, ради кого я буду жить. Это единственное, что заставило меня снова открыть глаза.
Не верьте тем, кто говорит, будто бы самоубийц можно снова сделать полноправными членами социума. Самоубийство не является болезнью и потому не лечится. Но затягивает в свои сети не хуже наркотика. Раз переступив черту, уже спокойно путешествуешь по обе стороны, периодически попеременно останавливаясь у обеих. Раз вернувшись, будешь возвращаться снова и снова. Конечно же, пока есть стимул возвращаться. Тот же, что вытянул в самый первый приступ. Если исчезнет – я найду, как покинуть этот мир наискорейшим способом и отправить туда, где он есть.
Или будет. Я не тороплюсь.
У меня в запасе вечность.
Эпилог- А вниз головой спать умеешь? - прошелестел у самого уха въедливый шепоток. А через секунды Ксюха орет во весь голос:
- Подъем, Спящая красавица!
Отвечаю, не открывая глаз:
- А надо?
Медленно выпрямляю шею, лениво разминаю пальцы. Выигрываю время, чтобы снова собрать распылившееся на мириады частиц сознание в какое-то подобие кучки.
- Научишься! – Фыркает и.о. руководителя драмкружка, хватая одной рукой маску, а другой – за запястье меня, и рывком срывается с места.
Кувырок вбок, и я усаживаюсь на четвереньки и заправляю за уши расплескавшиеся по лицу пряди:
- И куда же мне следует пройти, hime-sama?
Девушка усмехается и скрывается в темноте коридора.
Прощально оглядываюсь на оставшейся у батареи сумку и замираю, пораженный удивительно глубокой, пронзительной голубизной предзакатного неба, усыпанного бисерными нитями перистых облаков. Вот так и мы, общаясь друг с другом, лишь проскальзываем по глубинам сознания, что эти облака – по синей глади, так толком и не сумев понять невольного собеседника. Достигнут ли эти белые странницы своей цели или распылятся, чтобы снова собраться в кружевной венок? Узнают ли люди истинные намерения друг друга, если не начнут разговор? И какое из намерений действительно окажется к лицу небу?
Пересиливаю себя и отворачиваюсь, пытаясь попутно согнать с лица не ко времени расцветшую мечтательность. Поднимаю вальяжно развалившуюся сумку и, не останавливаясь, змеей ускользаю в глубинные лабиринты здания. Действовать и выжидать.
17.05.2007
Кстати, быть может, кто-нибудь знает действующее лит.сообщество на дайри для последующей сдачи творения на крупномасштабную конструктивную критику?
Со стороны окружающих тупую белую морду пушистых искрящихся перьев раздался печально знакомый, переполненный энтузиазмом голос:
- Здорово, да? Это тануки!
Я поднял с колен продукт творческих мук трудкружка и постарался честно найти на нем завалящую причину для настолько неуемного восторга.
Выжженная на тонкой деревянной дощечке зверюга не улыбалась. Скалилась. Нехорошей такой, гаденькой гримаской.
- На кой?
- Ты что?! – В праведном гневе возопила Ксюха. – Это ж герой национального эпоса, без него никак!
Я удрученно качнул головой:
- Нет, мне оно на кой?
- А кто подписался помогать нам в постановке? Ну, вот и привыкай к роли! Класс ведь все равно «дюймовочками» занят, - девушка задумчиво потеребила кончик высокого пушистого хвоста. - Отыграю с ними, вернусь за тобой – проверю!
И, резко развернувшись на каблуках, Ксюха бросилась бежать в обратную сторону пустынного коридора, на прощанье крикнув:
- Никуда не уходи-и!
Я снова повертел в руках горе-трофей, ради которого пришлось подорваться с подоконника. Распахнул оконную раму, впуская жаркий, тяжелый летний ветер, поудобнее уселся на столешнице, уперев вытянутую левую ногу в противоположный край стены. Потерев в руках кончик торчащего из плохо обработанного края маски пера, взгромоздил не имеющий ничего общего с оригиналом «тануки» на согнутое правое колено. Запрокинул голову, несильно стукаясь затылком о вечно холодный бетон, и, обреченно вздохнув, устало закрыл глаза.
Маски, Маски, Маски… Что они значат в моей жизни? Есть ли? Конечно. Ношу? А куда ж деваться? Но надо ли?..
Часть первая. МаскиЧестно говоря, трудно вспомнить какое-то определенное событие, по прошествии которого могу с чистой совестью сказать, что, де, вот именно в столько-то и тогда-то надел её впервые. Зато ощущение, побудившее меня этим заниматься, запомнилось на всю последующую жизнь. Вообще-то, мое бытие довольно чётко разграничивается на отрезки, детства, юности, зрелости… Чётко, потому что я запоминаю не образами, звуками, чувствами, но ощущениями и поэтому точно могу сказать, когда оно меняется у меня или у тех, кто меня окружает.
И были боль и обида. Боль хлесткая, словно удар каттимом, и запаздывающая, как зимнее дыхание. Боль чужая, а вот обида уже принадлежала мне, потому что умудрился ранить дорогого человечка. Обида выворачивала душу, причиняя волны неугасаемой боли, и, пожалуй, в первый раз нанесла сердцу ядовитую рану. Мне было двенадцать и именно тогда безоблачное детство последний раз во всю силу махнуло крылом в мою сторону.
Что делать с этим появившимся ядом, я в те времена по дурости еще не знал, но замаячившая на горизонте способность ненамеренно убивать удручала еще больше. Но я – это я. Каким буду – увидим, но вот пока – какой есть, и это никуда не денется. Пытался бороться с этим тезисом, пытался его изменять; естественно, неудачно, и хорошо, что желание пробовать снова и снова не продержалось долго: все же на своей шкуре я обучаюсь много быстрее, чем на чужих примерах.
Итак, я - подросток, от меня многого ждут и еще большего - просто ожидают. Также к категории «Дано» относятся: жесткий внешний контроль, самобичевание, наивное желание угодить если не всем, то хотя бы тем, кто тебе важен (по принципу «порадовать своими успехами и на собственном примере обозначить наличие мира, спокойствия и взаимопонимания»), вера в высшую мировую справедливость и мысль о том, что тебя понимают не только с полуслова, но и с полувзгляда.
Нетрудно догадаться, по какому руслу потекли мои мысли. Из условия получились два существа: я «сам по себе» (как ни крути, но кантовский термин подходит для отражения этого состояния наилучшим образом) и тот, которого то ли видят, то ли так жаждут увидеть, что невольно отражают это желание в своих глазах окружающие. Дилеммка, однако. Себя я исправить не могу, так как волны стремления уже не раз разбивались о равнодушные скалы действительности, а из ситуации выпутываться надо, ведь положение мое все запутаннее и запутаннее, а нервы, увы, не митриловые, да и жизнь на месте тоже не стоит, добавляя все новые переменные.
«Добро пожаловать в театр, господа! Вы как раз вовремя!..»
Часть вторая. СкрытностьШкола – это полигон.
Компактный и, как не странно, на удивление вместительный, сумевший вобрать в себя почти все виды придуманных жизнью испытаний. Если, конечно, Вы не пользуетесь небрежно раздаренными интриганкой-Судьбой бонусами и не халявите, великодушно переступая через чисто номинальные разграничения территорий.
Полигон рождения стремлений и проверки нужных для первых умений. Полигон опробования методов, совершенствования способов и нахождения множества вариаций путей для достижения одной-единственной, путь и маленькой, но все-таки – цели.
В коне концов, это просто обыкновенненейший из полигонов, и никто не принуждает Вас принимать участие в военных действиях и быть ничего не чувствующим наблюдателем. Вам не обязательно проходить в его услужливо распахнутые ворота, если Вам не понравилось его небо. Вы всегда можете уйти или вернуться, ведь у него нет ни натянутой по контуру рабицы, ни самого барьерного контура. У него просто нет границ.
Вот и мои первые шаги по незнакомой земле были аккуратными и неустойчивыми – я даже придумать себе не мог, чего же могу ожидать! Казалось, за мной следит тысяча глаз и любое мое неловкое движение тут же становится центром внимания.
Я не очень хороший актер. Просто зрители – не самая чуткая аудитория.
Однако я все же не могу врать себе и потому всегда оставляю зацепку для того, у кого, быть может, получится понять, что же я делаю на самом деле. Не ошибку, нет. Зацепку. В той отрасли, где я творю, ошибки исключены как вид, ибо предварительный разбор всех возможных комбинаций, а также опыт импровизаций в совокупности с крайне нелюбимым, но все же жизненно необходимым навыком профессионального юления, почти художественного вранья – это наше все.
Кто ищет, тот найдет. А вот как быть со свалившейся «на счастье» находкой…
Часть третья. Минное полеЛегко и уверенно действуется, когда все решено и уже ничего не чувствуешь. Но что делать, Маска нужна не только при общении с безличной массой, когда интерес не подкреплен ожиданием результата и игра живет только ради самого процесса, но и в разговорах с близкими людьми, которые точно так же ждут невообразимых чудес и недовольны фактом несбывшихся ожиданий? А ничего. Все то же самое, просто задача немного усложняется, ведь в игру с повышением порога сложности вальяжно вступает еще одна переменная.
Это сравни марафонному нарезанию кругов, вот только вместо привычного стадиона – заснеженное минное поле, с настолько сильным, пронзительным ветром, что ресницы слипаются пред зрачком подобно тюремной решетке над небом, а шатает так сильно, что уже давно не чувствуешь ни обледенелой кожи, ни хоть какого-то направления.
Какое там – бежать! Надо хотя бы устало волочить ноги, ползти, падать – и снова подниматься. На колени, на локти, раздирая о льдинистые, убийственно острые снежинки ладони, ломая уже давно ничего не чувствующие пальцы… Не хочется, не можется, но – надо.
Это – притягательно. Проверить себя и узнать других. Ведь всегда любопытно увидеть истинное обличье под приевшейся чередой Масок.
Это – интересно. Ставить на кон все и рисковать, наивно полагая, что терять уже нечего.
Это – страшно. Ох, как страшно делать шаг и охватывать одним-единственным взглядом все пространство, постоянно ожидая смены обстановки в много худшую сторону и ошибки, для которой не предусмотрена возможность исправления. И следить за мимикой и высотой тембра голоса, и контролировать жесты, и держать взгляд, и точно, невероятно точно отсчитывать вдохи, гадая, ошибся ли сейчас или нет, и так ли поступил и сказал, заведомо зная, что правильных ответов попросту не существует.
Это – муторно. Невероятное сильное постоянное напряжение нервов изматывает похлеще антижизненных условий для организма, и даже если посчастливилось угадать правильно, ликование от победы омрачается новой, более тяжелой и страшной попыткой, а конец испытаний не радует наступлением отсрочки, а лишь омрачает забравшейся в душу чермной червоточинкой. И когда этих червоточинок набирается много, очень много…
Часть четвертая. ОдиночествоВозможно, это покажется странным, но я никогда не видел своего отражения. Только осколки.
Посыпаясь, я иду в ванную, чтобы до неузнаваемости изменить внешность, спрятав за привычно-модной стрижкой и каменной надменностью черты родного лица, а, одеваясь, довершаю «стиль» нужным для конкретной ситуации сегодняшнего дня «впечатлением». Забавно, но моя политика выглядеть направлена скорее на особобление от общества и заострение тех черт, которые от последнего отличаются, но которые, будь на то моя воля, вряд ли были бы выделены на общем фоне. Но я уже давно устал бояться за малое, когда требуется контролировать большее, и поэтому единственное, что мне осталось, - это холодная решимость понести наказание за возможный просчет, если таковой, конечно же, будет найден и обоснован.
Я не отражаюсь в зеркалах. Потому что нет истинного отражения у зеркала.
Интересно, после какого случая человек замечает странность, что собеседник идеально угадывает его мысли и эмоции, ведет линию диалога в нужном ему направлении, общаться с ним легко и непринужденно, причем не только на заданные темы? Как такое может получаться, если видишься с ним не так часто, чтобы запомнить черты его лица, а знакомство находится на стадии «шапочного»?
Я не привык смотреть в зеркала. Зачем, если все равно не получишь хоть какого результата?
Я привык не видеть себя, что нисколько не мешает мне во все глаза обозревать других.
Часть пятая. ЖестокостьСтранно ли это, ровно общаться со всеми и не быть ни с кем? Приветливо махать узнанному в толпе лицу, смеяться и радоваться вместе со старыми-новыми знакомыми, переживать, сочувствовать и принимать чужие правила игры, жить их горестями и надежами, делить их развлечения и неудачи, бывать в гостях… и ни разу не привести гостей к себе домой?
А куда вести, если нет дома?..
Как объяснить, если не хотят слушать, как поделиться, если не хотят понять? Непонимание рождает страх, а страх рождает агрессивность. Проверенная цепочка не дает сбоев хотя бы потому, что сама же и задает условия игры. Чтобы были координаты, нужна отправная точка, центр и основа будущего великолепия. Какая разница, где она будет находиться, там или тут? Левее или правее? Кто поставил и кто меняет? Как изменить условия игры, не потеряв при этом свой единственный шанс в ней очутиться?
Выбирая между стеклянной улыбкой и смесью из жара, боли, вины и всеобщей травли, отдаю предпочтение первому. Не сложнее и интереснее. Просто проще. Для тех, кто не должен появиться здесь и все же обречен существовать до конца. Для тех, кто придет и еще не знает, чем данность отличается от условия, а обычай – от практики. Для тех, кто видит ярче, чем я, и кому больнее, чем мне. Для тех, кто еще умеет слышать себя и, несмотря ни на что, сохранил веру в его окружающих. Этот опыт стоит слишком дорого, и я не хочу, чтобы он пропал зря.
Кто-то должен остаться здесь, чтобы показать этот тупик другим.
Часть шестая. НевозможностьЯ одинок? Быть может, но я никогда не бываю один.
Я – оборотень, для меня это попросту невозможно.
Да-да, а как иначе возможно так долго удерживать Маски при непрекращающейся, почти мгновенной их смене? Как еще можно играть, не играя?
Я не вру. Я всегда искренен. Но зрители настолько увлечены буйством сменяющихся настроений, что оказывается непосильно трудной задачей заметить рамку самого калейдоскопа, верно?
Каждая моя Маска – что пушистый сезонный мех дикого зверя. Погода меняется, а вслед за ней и окрас, и длина ворса, и подпушек, и даже поведение, но зверь всегда остается тем же.
Каждая моя Маска – это моя ипостась. Я убегаю каждый раз, как только того требуют обстоятельства. Я один и «нас» много. Мне есть с кем обсудить свою стратегию и свою боль, с кем раскрыть сокровенные мотивы и у кого на плече заплакать свое горе. С кем повеселиться и с кем поспорить. У меня – свои «советники» и свои «враги», и редко кто захаживает на огонек из «внешних граней».
И тем не менее… легенды врут.
Мы не собираемся в компании «таких же». Мы не делимся опытом и не «воспитываем молодняк в стае». Мы не выбираем умнейшего, не покровительствуем сильным, не устраиваем облав и не проводим «демисезонные учения».
Мы индивидуальности и среди нас нет похожих, как нет и единого параметра, помогающего нам выживать и оценивать.
Мы одиночки, и лучше всех этот простой факт понимаем мы сами.
Часть седьмая. СамоубийствоЕсли система не работает, значит, она имеет исключающие работоспособное состояние изъяны. Если она работает, значит, имеет достаточное количество возможностей быть таковой.
А еще у системы есть цель и есть автор, иначе она не являлась бы системой.
Смена Масок – это тоже своего рода система. Четко отлаженная, закрытая, иерархическая и находящаяся в постоянном динамическом развитии. И, как и у каждой системы, у этой тоже бывают свои сбои. Иногда настолько мелкие и незначительные, что их не замечает и сама система, но порой эта легчайшая оплошность способна вызвать кризис и изменить весь ход последующих событий, где самым легким наказанием будет выступать самоуничтожение.
Я самоубийца. Это такое существо, раздираемое внутренними противоречиями настолько сильно, что подумывает о возможности бросить все как есть и начать заново. С нуля. Без сохранения воспоминаний, с потерей цели, возможностей, опыта, всего хорошего, что было, и всего плохого, что еще может приключиться. Трус и нахал, решивший наплевать на безвозмездный подарок. Скептик и пессимист. Эмпат, сгораемый в апогее ощущений. Смертник, задавшийся вопросом «Зачем жить?» не ко времени и ни к месту.
Да только существует один ма-а-аленький нюанс. Все это – лишь доводы разума, а они не властвуют там, где правит ощущение. Когда ответы на все вопросы сокрыты внутри себя, в критической ситуации не требуется помощь советников. И не удержат никакие оковы, если падаешь в бездну и не хочешь возвращаться…
Я вот вернулся. По-хорошему, мне уже все равно, где, с кем и как быть, и, пожалуй, где-то еще мне даже может ощущаться много спокойней и уютней, но пока именно здесь есть кое-кто, ради кого я буду жить. Это единственное, что заставило меня снова открыть глаза.
Не верьте тем, кто говорит, будто бы самоубийц можно снова сделать полноправными членами социума. Самоубийство не является болезнью и потому не лечится. Но затягивает в свои сети не хуже наркотика. Раз переступив черту, уже спокойно путешествуешь по обе стороны, периодически попеременно останавливаясь у обеих. Раз вернувшись, будешь возвращаться снова и снова. Конечно же, пока есть стимул возвращаться. Тот же, что вытянул в самый первый приступ. Если исчезнет – я найду, как покинуть этот мир наискорейшим способом и отправить туда, где он есть.
Или будет. Я не тороплюсь.
У меня в запасе вечность.
Эпилог- А вниз головой спать умеешь? - прошелестел у самого уха въедливый шепоток. А через секунды Ксюха орет во весь голос:
- Подъем, Спящая красавица!
Отвечаю, не открывая глаз:
- А надо?
Медленно выпрямляю шею, лениво разминаю пальцы. Выигрываю время, чтобы снова собрать распылившееся на мириады частиц сознание в какое-то подобие кучки.
- Научишься! – Фыркает и.о. руководителя драмкружка, хватая одной рукой маску, а другой – за запястье меня, и рывком срывается с места.
Кувырок вбок, и я усаживаюсь на четвереньки и заправляю за уши расплескавшиеся по лицу пряди:
- И куда же мне следует пройти, hime-sama?
Девушка усмехается и скрывается в темноте коридора.
Прощально оглядываюсь на оставшейся у батареи сумку и замираю, пораженный удивительно глубокой, пронзительной голубизной предзакатного неба, усыпанного бисерными нитями перистых облаков. Вот так и мы, общаясь друг с другом, лишь проскальзываем по глубинам сознания, что эти облака – по синей глади, так толком и не сумев понять невольного собеседника. Достигнут ли эти белые странницы своей цели или распылятся, чтобы снова собраться в кружевной венок? Узнают ли люди истинные намерения друг друга, если не начнут разговор? И какое из намерений действительно окажется к лицу небу?
Пересиливаю себя и отворачиваюсь, пытаясь попутно согнать с лица не ко времени расцветшую мечтательность. Поднимаю вальяжно развалившуюся сумку и, не останавливаясь, змеей ускользаю в глубинные лабиринты здания. Действовать и выжидать.
17.05.2007
Кстати, быть может, кто-нибудь знает действующее лит.сообщество на дайри для последующей сдачи творения на крупномасштабную конструктивную критику?