Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Видела, как ворон сносит ветер.
Я стояла у угла «высотки» в 24 этажа, замершая фигурка рядом с устремленной ввысь громадой бетонной коробки, и смотрела в небо, и было оно словно вылинявшее в серый полотнище, и облака струились по нему, размываясь и путаясь друг в дружке, сизыми сполохами, тёмной некрашеной шерстью и седыми нитями волос, шитые и растерзанные, грубо и натужно, легко и небрежно, как волна размывает рисунок на песке, как акварельная кисть рисует «по сырому», и вороны там, высоко-высоко, казались чёрными бумажными силуэтами, невольными гостями на чужом балу, изящными и хрупкими против истинного Хозяина неба – Ветра. Они взмахивали крылами, пытаясь достичь другой «высотки», но ветер непреклонно и властно, раз за разом, относил их к углу здания, и, в конечном счётё, они скрылись за плоскостью крыши, видимо, остались наверху - пережидать бурю.
Странно мне сие; я как-то незаметно для себя привыкла, что мы, люди, таки залезли на Джомолунгму, опускаемся если не на дно морское, то метров, эдак, на 150 вниз - точно, сплавляемся по Ниагаре, рассекаем воздух на таких приспособлениях, которые и летают-то как, непонятно, а о туристическом экстриме вообще молчу. Любые физические достижения я воспринимаю как достижения человека-биологического вида и склонна верить, что после ряда разной степени тяжести тренировок возможно, в принципе, всё. И 150 кг – одной левой, и давление в две атмосферы, и жабры на шее, и пальцев семь, и уши эльфийские.
Мне непривычно осознавать, что «истинный космос» ТМ начинается в каких-то двадцати метрах над землёй. И падая с высоты в полметра, можно легко заработать трещину в тазовой кости. И барахтаясь в воде и не достав до дна десятка сантиметров, возможно утонуть.
И что просто уметь летать недостаточно.
Сначала надо быть сильнее ветра.
Я стояла у угла «высотки» в 24 этажа, замершая фигурка рядом с устремленной ввысь громадой бетонной коробки, и смотрела в небо, и было оно словно вылинявшее в серый полотнище, и облака струились по нему, размываясь и путаясь друг в дружке, сизыми сполохами, тёмной некрашеной шерстью и седыми нитями волос, шитые и растерзанные, грубо и натужно, легко и небрежно, как волна размывает рисунок на песке, как акварельная кисть рисует «по сырому», и вороны там, высоко-высоко, казались чёрными бумажными силуэтами, невольными гостями на чужом балу, изящными и хрупкими против истинного Хозяина неба – Ветра. Они взмахивали крылами, пытаясь достичь другой «высотки», но ветер непреклонно и властно, раз за разом, относил их к углу здания, и, в конечном счётё, они скрылись за плоскостью крыши, видимо, остались наверху - пережидать бурю.
Странно мне сие; я как-то незаметно для себя привыкла, что мы, люди, таки залезли на Джомолунгму, опускаемся если не на дно морское, то метров, эдак, на 150 вниз - точно, сплавляемся по Ниагаре, рассекаем воздух на таких приспособлениях, которые и летают-то как, непонятно, а о туристическом экстриме вообще молчу. Любые физические достижения я воспринимаю как достижения человека-биологического вида и склонна верить, что после ряда разной степени тяжести тренировок возможно, в принципе, всё. И 150 кг – одной левой, и давление в две атмосферы, и жабры на шее, и пальцев семь, и уши эльфийские.
Мне непривычно осознавать, что «истинный космос» ТМ начинается в каких-то двадцати метрах над землёй. И падая с высоты в полметра, можно легко заработать трещину в тазовой кости. И барахтаясь в воде и не достав до дна десятка сантиметров, возможно утонуть.
И что просто уметь летать недостаточно.
Сначала надо быть сильнее ветра.