Лекарство, что стоит тысячу монет, растёт у самого плетня
Об «инвалидах» и вежливости.Об «инвалидах» и вежливости.
В районе девятого вечера, метро. Заскакиваю на вираже в вагон, плюхаюсь на сиденье в середине длинной «скамейки». Стоящих людей ровно столько, чтобы друг другу не мешали; свободных сидений нет и вероятность им появиться крайне мала, так как станции с переходами поезд уже миновал. На следующей остановке заходит пара, останавливаются у крайних сидений моей «скамейки». Мужчина лет сорока семи начинает нарочито громко разговаривать со своей спутницей, на вид немногим старше него, что-де, «никто не уступит место инвалиду», ну вот никогда и никто, расселись тут, балдеют, спят, книжки читают… а он, между прочим, пострадал, их защищая, и трудно стоять с одной-то ногой, и прочая, прочая… По виду его этого и не скажешь: одет прилично, здорового вида, костыли, протезы, иные подпорки ниоткуда не торчат... Оформил он свое выступление в виде монолога из беседы, вроде как это они с дамой лично между собой разговаривают, но у него голос такой громкий, что всему вагону «невольно» слышно. Потом на полминуты оратор замолк и сел на корточки, чтобы почесать за ухом пса, чей хозяин сидел как раз напротив него. А потом снова вернулся на ниву саморекламы и через несколько минут, видимо, решил «заинтересовать» уже подзабывших о его существовании слушателей, проорав «Кто уступит место инвалиду?» во всю глотку. А если учесть, что он и раньше не отличался тихим голосом… Женщина, где надо, вставляла ни к чему не обязывающие реплики и постоянно наигранно смеялась; то ли хотела скрыть смущение, то ли была блондинкой не только цветом волос. Я их особо не разглядывала, потому как сначала и вправду клева носом, а потом делала вид, что сплю. И думала.
Вообще-то мои родители-интеллигенты (а иных желающих поговорить со мной о великой миссии любви к ближнему больше не наблюдалось) привили мне такую грань вежливости (любезности, учтивости, этикета?!), как уступание места в общественном транспорте. Другое дело, что в мою категорию «льготников» может технически попасть любой, но только в том случае, если у уступаемого человека действительно есть нужда и ему физически тяжело стоять, я вижу это. Это может быть беременная женщина на последнем сроке, мамаша с двумя маленькими непоседами, старушка с тачкой и двумя баулами или, опять же, я вижу, что человеку нехорошо и будет лучше, если он(а) сядет. Мой настрой «творить добро» прямо зависит от моих физического и душевного состояний, и чтоб я-таки сотворила чудо, сначала оно должно родиться в моей душе. Так что я не вешаюсь с этим на всех и каждого, а, так как свободное место до конечной тоже надо «поймать», да и к ночи я сильно выматываюсь, то, даже если мир вокруг взорвется, я вряд ли замечу. Стоит также упомянуть, что привычка дремать в метро выработана годами усиленной практики и, как правило, путь к следующей станции до станции назначения для меня – один сплошной тоннель =)
И сегодня уступать место я была не намерена.
Я знала (да и знаю) я одного человека, который инвалид, у него нет левой ноги чуть ниже бедра. Бывший военный, сейчас он ходит с костылями: деревянная «нога» не сгибается и на самом деле он ее подволакивает, но делает это так умело, что кажется, будто она у него просто неудачно вывихнута. Он всегда в костюме, лоск моих сапог в подметки не годится блеску его начищенных туфлей. Его прямая спина и смелый, решительный взгляд бросаются в глаза издалека. Он не позволяет себе раскисать и всячески пресекает попытки окружающих полагать, будто бы он нуждается в повышенной заботе. Ему не нужна жалость, он не жалеет себя и сам. Единственное, в поликлинике он просит кого-то помоложе, из подростков, помочь ему натянуть бахилу на левую «ногу», при этом сильно робея и смущаясь, будто бы эта его «неумелость» не стоит внимания не только его, но и окружающих. Я уважаю этого человека, потому что стержень внутри него заставляет подобраться тех, кто находится рядом с ним.
По сути, уступить место – это своего рода помочь другому человеку. Это какое-либо участие, целью которого есть облегчение. Помощи просят, а не требуют. В помощи нуждаются, когда не могут справиться сами, а не выставляют свои неудачи напоказ, будто бы этим можно гордиться и теперь каждый окружающий либо что-то должен в ответ, либо тоже «хвастается» таким вот «освобождением». И, конечно, шансы получить помощь уменьшаются в геометрической прогрессии, если перед этим проситель успел чем-то насолить или попросту нахамить. И, если меня стараются очернить с порога, как говорится, то мое прямое, первое желание – не только доказать, что я полностью соответствую предложенному определению, но и являюсь редким по чистоте представителем данного вида. Я отношусь к другому человеку так, как он ко мне относится. Я не начинаю партию первой, хотя, может, поэтому где-то и проигрываю, ведь первый ход очень ценен. Так что если хамоватый тип с наскока орет, что он калека, и требует компенсации своего бедственного положения, то это уже не помощь, что-то другое. Ну а если это другое, то есть ли смысл помогать?
Другое дело, что мой взгляд – это мой взгляд. Я могу легко предположить, что со своего сиденья плюс в «сонном режиме» я видела только часть представления. Вполне возможно, какой-то реальный инвалид стоял по другую сторону вагона, а этот мужик – полный кретин, что вещает о себе от третьего лица. А также возможно, что ничего этого нет, и есть только то, что я слышу. Но опыт моей жизни конечен, это факт. Вообще же, звучит страшно, но так называемая «беседа с зеркалом» обычно дает неплохой результат, и рассмотрение собственных доводов со всех сторон и, как следствие, придумывание контраргументов обычно мне помогает. Хорошо знать собственные бреши. Когда знаешь, где что плохо, можно подумать над тем, как это исправить. Или замаскировать. Хотя некоторые бреши не подлежат латанию: часть из них залатать невозможно, другие же латать просто не надо.
В конечном счете, ор над ухом меня достал. Но, так как вместо сна на вечер у меня оказалась ролевая ситуация, то я решила доиграть ее до конца. Я встала как раз перед остановкой и вышла на следующей станции. В спину донеслось женским полушепотом «Может, сядешь?» и тут же мужской бас: «Да я уж постою». Вообще, очень часто люди уступают место, продвигаясь к выходу и делая вид, что сейчас выходят. Не выходят, конечно, а едут до своей остановки дальше. При этом надо удачно встать, то есть в направлении того человека, которого приметили для своего места, и потом притискиваться к выходу справа или слева, в зависимости от того, к какому усаживаемый стоял ближе. По-тихому делают, скрытно, как будто за уличением в добром, светлом, чистом немедленно следуют расстрел или каторга. А еще часто отговаривают: с теплотой, с высокомерием, с напором, будто подачку какую предлагают. А еще, бывает, встанет человек, его с улыбкой похлопают по плечу: «Не надо», он тут же сядет обратно, а у отказавшегося по глазам видно, что тоже родители-интеллигенты, и из смущения сказал, из вежливости и теперь мается об упущенном… У меня после такого «похлопывания» гадостное обычно состояние, будто съела какую отраву, будто кинули в лицо твой же подарок. Ведь это же я решила, что буду дарить, ну так хоть прими нормально, э?..
Я неторопливо пошла прочь от вагона, наблюдая за тем, кто же займет (и займет ли) моё опустевшее место. Как правило, редко кто следит взглядом за вышедшими из вагона, словно стекло – это гарант другого мира, а маленький вагон – твоя собственная вселенная.
Поезд обдал ветром и укатил в тоннель, мужчина продолжал распинаться, и женщина всё так же смеялась, не попадая в такт шуткам.
Место никто не занял.
В районе девятого вечера, метро. Заскакиваю на вираже в вагон, плюхаюсь на сиденье в середине длинной «скамейки». Стоящих людей ровно столько, чтобы друг другу не мешали; свободных сидений нет и вероятность им появиться крайне мала, так как станции с переходами поезд уже миновал. На следующей остановке заходит пара, останавливаются у крайних сидений моей «скамейки». Мужчина лет сорока семи начинает нарочито громко разговаривать со своей спутницей, на вид немногим старше него, что-де, «никто не уступит место инвалиду», ну вот никогда и никто, расселись тут, балдеют, спят, книжки читают… а он, между прочим, пострадал, их защищая, и трудно стоять с одной-то ногой, и прочая, прочая… По виду его этого и не скажешь: одет прилично, здорового вида, костыли, протезы, иные подпорки ниоткуда не торчат... Оформил он свое выступление в виде монолога из беседы, вроде как это они с дамой лично между собой разговаривают, но у него голос такой громкий, что всему вагону «невольно» слышно. Потом на полминуты оратор замолк и сел на корточки, чтобы почесать за ухом пса, чей хозяин сидел как раз напротив него. А потом снова вернулся на ниву саморекламы и через несколько минут, видимо, решил «заинтересовать» уже подзабывших о его существовании слушателей, проорав «Кто уступит место инвалиду?» во всю глотку. А если учесть, что он и раньше не отличался тихим голосом… Женщина, где надо, вставляла ни к чему не обязывающие реплики и постоянно наигранно смеялась; то ли хотела скрыть смущение, то ли была блондинкой не только цветом волос. Я их особо не разглядывала, потому как сначала и вправду клева носом, а потом делала вид, что сплю. И думала.
Вообще-то мои родители-интеллигенты (а иных желающих поговорить со мной о великой миссии любви к ближнему больше не наблюдалось) привили мне такую грань вежливости (любезности, учтивости, этикета?!), как уступание места в общественном транспорте. Другое дело, что в мою категорию «льготников» может технически попасть любой, но только в том случае, если у уступаемого человека действительно есть нужда и ему физически тяжело стоять, я вижу это. Это может быть беременная женщина на последнем сроке, мамаша с двумя маленькими непоседами, старушка с тачкой и двумя баулами или, опять же, я вижу, что человеку нехорошо и будет лучше, если он(а) сядет. Мой настрой «творить добро» прямо зависит от моих физического и душевного состояний, и чтоб я-таки сотворила чудо, сначала оно должно родиться в моей душе. Так что я не вешаюсь с этим на всех и каждого, а, так как свободное место до конечной тоже надо «поймать», да и к ночи я сильно выматываюсь, то, даже если мир вокруг взорвется, я вряд ли замечу. Стоит также упомянуть, что привычка дремать в метро выработана годами усиленной практики и, как правило, путь к следующей станции до станции назначения для меня – один сплошной тоннель =)
И сегодня уступать место я была не намерена.
Я знала (да и знаю) я одного человека, который инвалид, у него нет левой ноги чуть ниже бедра. Бывший военный, сейчас он ходит с костылями: деревянная «нога» не сгибается и на самом деле он ее подволакивает, но делает это так умело, что кажется, будто она у него просто неудачно вывихнута. Он всегда в костюме, лоск моих сапог в подметки не годится блеску его начищенных туфлей. Его прямая спина и смелый, решительный взгляд бросаются в глаза издалека. Он не позволяет себе раскисать и всячески пресекает попытки окружающих полагать, будто бы он нуждается в повышенной заботе. Ему не нужна жалость, он не жалеет себя и сам. Единственное, в поликлинике он просит кого-то помоложе, из подростков, помочь ему натянуть бахилу на левую «ногу», при этом сильно робея и смущаясь, будто бы эта его «неумелость» не стоит внимания не только его, но и окружающих. Я уважаю этого человека, потому что стержень внутри него заставляет подобраться тех, кто находится рядом с ним.
По сути, уступить место – это своего рода помочь другому человеку. Это какое-либо участие, целью которого есть облегчение. Помощи просят, а не требуют. В помощи нуждаются, когда не могут справиться сами, а не выставляют свои неудачи напоказ, будто бы этим можно гордиться и теперь каждый окружающий либо что-то должен в ответ, либо тоже «хвастается» таким вот «освобождением». И, конечно, шансы получить помощь уменьшаются в геометрической прогрессии, если перед этим проситель успел чем-то насолить или попросту нахамить. И, если меня стараются очернить с порога, как говорится, то мое прямое, первое желание – не только доказать, что я полностью соответствую предложенному определению, но и являюсь редким по чистоте представителем данного вида. Я отношусь к другому человеку так, как он ко мне относится. Я не начинаю партию первой, хотя, может, поэтому где-то и проигрываю, ведь первый ход очень ценен. Так что если хамоватый тип с наскока орет, что он калека, и требует компенсации своего бедственного положения, то это уже не помощь, что-то другое. Ну а если это другое, то есть ли смысл помогать?
Другое дело, что мой взгляд – это мой взгляд. Я могу легко предположить, что со своего сиденья плюс в «сонном режиме» я видела только часть представления. Вполне возможно, какой-то реальный инвалид стоял по другую сторону вагона, а этот мужик – полный кретин, что вещает о себе от третьего лица. А также возможно, что ничего этого нет, и есть только то, что я слышу. Но опыт моей жизни конечен, это факт. Вообще же, звучит страшно, но так называемая «беседа с зеркалом» обычно дает неплохой результат, и рассмотрение собственных доводов со всех сторон и, как следствие, придумывание контраргументов обычно мне помогает. Хорошо знать собственные бреши. Когда знаешь, где что плохо, можно подумать над тем, как это исправить. Или замаскировать. Хотя некоторые бреши не подлежат латанию: часть из них залатать невозможно, другие же латать просто не надо.
В конечном счете, ор над ухом меня достал. Но, так как вместо сна на вечер у меня оказалась ролевая ситуация, то я решила доиграть ее до конца. Я встала как раз перед остановкой и вышла на следующей станции. В спину донеслось женским полушепотом «Может, сядешь?» и тут же мужской бас: «Да я уж постою». Вообще, очень часто люди уступают место, продвигаясь к выходу и делая вид, что сейчас выходят. Не выходят, конечно, а едут до своей остановки дальше. При этом надо удачно встать, то есть в направлении того человека, которого приметили для своего места, и потом притискиваться к выходу справа или слева, в зависимости от того, к какому усаживаемый стоял ближе. По-тихому делают, скрытно, как будто за уличением в добром, светлом, чистом немедленно следуют расстрел или каторга. А еще часто отговаривают: с теплотой, с высокомерием, с напором, будто подачку какую предлагают. А еще, бывает, встанет человек, его с улыбкой похлопают по плечу: «Не надо», он тут же сядет обратно, а у отказавшегося по глазам видно, что тоже родители-интеллигенты, и из смущения сказал, из вежливости и теперь мается об упущенном… У меня после такого «похлопывания» гадостное обычно состояние, будто съела какую отраву, будто кинули в лицо твой же подарок. Ведь это же я решила, что буду дарить, ну так хоть прими нормально, э?..
Я неторопливо пошла прочь от вагона, наблюдая за тем, кто же займет (и займет ли) моё опустевшее место. Как правило, редко кто следит взглядом за вышедшими из вагона, словно стекло – это гарант другого мира, а маленький вагон – твоя собственная вселенная.
Поезд обдал ветром и укатил в тоннель, мужчина продолжал распинаться, и женщина всё так же смеялась, не попадая в такт шуткам.
Место никто не занял.
@темы: Консервация чувств